К оглавлению «Альманаха Макаренко» № 2, 2009 (с. 54-66)

А.С. МАКАРЕНКО И М.С. ПОГРЕБИНСКИЙ

переплетение судеб и систем

М.В. Богуславский,

главный научный сотрудник Института теории и истории педагогики РАО, Председатель Научного совета по проблемам истории образования и педагогической науки РАО, член-корреспондент Российской академии образования, профессор, доктор педагогических наук

(ниже приведено начало статьи)

Длительное время, по сути, до середины 90-х годов XX века педагогическая деятельность А.С. Макаренко и его наследие в отечественных, да и зарубежных работах рассматривались изолированно, вне реального контекста развития мощной парадигмы трудовой школы 20-х — начала 30-х годов, в сфере которой он в значительной мере сам себя ощущал.

Как правило, в макаренковедении деятельность и систему взглядов педагога всегда соотносили с другой парадигмой — «школой учёбы», с её классно-урочной системой, разрывом между теорией и практикой, гомогенным по возрасту составом классов, пассивно-репродуктивной позицией ученика и авторитарной ролью учителя. Разумеется, А.С. Макаренко с его пафосом активно-творческой деятельности коммунаров, неразрывной связью обучения с воспитанием, школы с жизнью и трудом, разновозрастными отрядами, советами командиров, яркими праздниками, ритуалами и традициями, создающими стимулирующий эмоциональный настрой, в данной ситуации не просто побеждал «за явным преимуществом», а смотрелся пришельцем как бы из другой педагогической галактики. Да так оно, по сути, и было, поскольку парадигма «трудовой школы» действительно не только современнее, но и продуктивнее, перспективнее «школы учёбы», что доказано на всём опыте развития мирового педагогического процесса XX века.

Это было обусловлено рядом достаточно серьёзных факторов, прежде всего, политического характера. Так получилось, что только А.С. Макаренко удалось пройти «чистым» через репрессии конца 30-х годов. И хотя сейчас мы хорошо знаем, что тень ареста непрерывно следовала за ним по пятам, и даже выписывался ордер на его арест, но произошло то, что произошло. Антон Семенович умер на свободе и своей смертью; вполне заслуженным, уважаемым человеком и писателем-орденоносцем.

Его же «товарищам по цеху», выразителям парадигмы трудовой школы — замечательным руководителям школ-коммун и трудовых колоний, которых немало действовало в 1920-е годы, повезло значительно меньше. Те немногие из них, кто пережил репрессии 30-х годов, оканчивали свой профессиональный и личностный путь в полном забвении и опале.

Констатация этого грустного, но объективного обстоятельства предусматривает необходимость выйти в макаренковедении за пределы доказавших свою непродуктивность «изоляционных» подходов. И неизбежно выдвигает ряд новых серьёзных методологических вопросов, связанных с тем, какую же шкалу оценок, в силу данных обстоятельств, следует избрать при современной трактовке личности и педагогической системы А.С. Макаренко?

Первая проблема связана с достаточно распространённым в истории расхождением в шкале оценок исторической личности современниками и последующими поколениями. Хрестоматийный пример в этом плане — А.С. Пушкин. При его жизни о том, какой это выдающийся поэт, классик русской литературы догадывался, и то далеко не в полной мере, только один Василий Жуковский, а сейчас об этом на Руси знает каждый дошкольник.

Нечто похожее произошло и с А.С. Макаренко. Ведь в реальной ситуации России 1920-х годов действовали десятки школ-коммун и трудовых колоний, использовавших тот же классический набор педагогических принципов и подходов, что и Антон Семёнович. Колонии и трудовые коммуны создавались при разных учреждениях, в основном при Наркомпросе. Только в Москве было 12 трудовых коммун, из них хозяйственному отделу ОГПУ подчинялись три крупных коммуны.

Причем в 1920-е — первой половине 30-х годов Болшевская коммуна М.С. Погребинского, школа-коммуна «Красные зори» И.В. Ионина, Первая опытная станция Наркомпроса С.Т. Шацкого, Московская опытно-показательная школа им. Лепешинского, которую возглавлял М.М. Пистрак, «Школа жизни» Н.И. Поповой были тогда знамениты несравненно больше, чем Горьковская и Дзержинская коммуны Макаренко.

Руководители этих, да и других коммун и колоний опубликовали в то время десятки статей и книг о своём опыте, о них снимались документальные и художественные фильмы, туда постоянно приезжали различные делегации, писатели и специалисты обобщали и пропагандировали их достижения. В то время как до середины 1930-х годов — времени выхода «Педагогической поэмы» — А.С. Макаренко был широко известен только в узких кругах украинского соцвоса.

Итак, восстанавливая историческую справедливость, надо навсегда расстаться с устойчивым мифом об уникальности педагогической деятельности А.С. Макаренко и тем более её доминировании в советской педагогике данного периода.

Второй пласт малоизученной методологической проблематики связан со сравнительно-сопоставительным изучением педагогической деятельности А.С. Макаренко и подходов к реализации парадигмы трудовой школы, осуществлению педагогики перевоспитания его коллег.

Здесь в первую очередь необходимо обратиться к деятельности Болшевской коммуны в Подмосковье и возглавлявшему её во второй половине 20-х годов М.С. Погребинскому. Кстати, отметим, что в этом году Болшевской коммуне исполняется 85 лет.

При жизни и коммуна, и Матвей Самойлович Погребинский были широко известны — прежде всего, благодаря огромной популярности первого звукового фильма «Путёвка в жизнь» (1931), ставшего победителем I Международного кинофестиваля в Венеции. В зрительской памяти навсегда запечатлелась белозубая улыбка человека в кубанке — Николая Баталова, сыгравшего главную роль Сергеева, руководителя трудовой коммуны бывших правонарушителей. Даже внешнее сходство было соблюдено: герой фильма, как и Матвей Самойлович, всё время ходил в шапке-кубанке. Однако, Погребинский был не только прототипом, чей облик и характер лёг в основу роли, но и соавтором сценария, написанного на основе его книги «Трудовая коммуна ОГПУ», опубликованной в 1928 г. под редакцией и с предисловием М. Горького.

<…> (остальная и большая часть статьи).

К оглавлению «Альманаха Макаренко» № 2, 2009